Глаз не бабья снасть проморгается
Не упускайте случая делать добро – если это не грозит вам большим ущербом. Не упускайте случая выпить – ни при каких обстоятельствах.
Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?
От всего богатства осталась одна монетка, да и та с утра начала вести себя
– Вот оно что! – догадался Жихарь. – Деньга сама на ребро становится – в кабак торопится! Нужно за ней спешить, чтобы не чужой человек пропил. Не зря слово «кабак» читается и пишется в обе стороны одинаково: попасть туда несложно, а выйти нелегко. …Богатырь вернулся в родное Многоборье к осени, когда собирают урожай, ставят медовуху и учиняют свадьбы. Далеко впереди него бежала грозная слава победителя, разорителя и полководца. Славу разносили совершенно за бесплатно и говорящие птицы, и немногословные бродяги, и добросовестные лазутчики, и безответственные болтуны, и базарные торговки, и заслуживающие всяческого доверия мудрецы.
Потому что возвращался не прежний рыжий Жихарка, ввергнутый жестоким князем
Жупелом в Бессудную Яму за дерзость, а овеянный легендами Джихар
Многоборец, прошедший с боями и драками чужие земли, достигший пределов
света и там покоривший своей воле Мирового Змея. Знато было уже и о том,
какое позорное поражение нанес богатырь самому Мироеду, какой страшной
ценой добыл он Полуденную Росу и каким образом сделался преемником
Рассказывали громким шепотом и о соратниках ужасного Джихара – королевиче Яр-Туре и Чайной Страны человеке Лю, которые были непобедимыми воинами и умелыми чародеями. Их в Столенграде почему-то особенно опасались – люди пришлые, им чужая жизнь дешевле грошика. А когда вспоминали петуха Будимира, то тут же прикусывали языки и тыкали пальцами в самое солнышко.
Князь Жупел на вид общим страхам не поддавался, велел рубить в лесах засеки, ставить на дорогах заставы, сооружать ложные постоялые дворы с ядовитой брагой. Начали наспех возводить вокруг Столенграда новый частокол, мысля успеть до прихода непобедимого воинства.
Но богатырь вернулся один.
Джихар Многоборец благополучно миновал все пакостные засады, поскольку шел не прямоезжей дорогой, а по известным ему с детства лесным тропам, и внезапным было его появление перед городскими воротами.
Оттого что был Жихарь один, стало еще страшнее.
И шел он босиком, перебросив связанные сапоги через плечо.
И песню пел он лютую, вгонявшую в холодный пот: Гуси-лебеди летели, Кулика уесть хотели. Не уешьте кулика – Кулик бедный сирота. Скоро все узнанают в школе, Как несчастный тот кулик Вопреки враждебной воле Стал разумен и велик.И теперь он лебедей Не считает за людей, Он врагов, как траву, валит Да свое болото хвалит: «Здравствуй, милое болото! Я вернулся из полета, Видел горы и леса, Ерунду и чудеса. Славен силой молодецкой, Всюду лез я на рожон. Видел берег я турецкий, Только мне он не нужон. Бил я крупну дичь и мелку, Бил иные племена. Видел Африку-земельку – И она мне не нужна! А нужна моя трясина. Так встречай родного сына! Ты у нас ведь хоть куда – Не земля и не вода. Здравствуй, древняя лягушка Бедной юности моей. Выпьем с горя! Где же кружка? Кто разбил ее, злодей? Я ему, тому злодею, Буду долго мылить шею, И с набитою сумой Ворочуся я домой. После нового рожденья Я вернулся полон сил. Тот не знает наслажденья, Кто врагу не отомстил!»
Даже ежу было понятно, что в первых строках своей песни герой сравнивает себя с куликом, а под гусями-лебедями подразумевает многочисленных врагов и недоброжелателей. Поэтому еж встревожился и поспешил убраться с дороги.
Стражники-привратники потом приврали, что пытались пришельца сечь мечами и колоть копьями, но мечи об него ломались, а копья отскакивали.
На самом деле никто на такое не отважился – ведь богатырь был вовсе без оружия. Стало быть, охраняют его такие сильные чары, что лучше уж не пытать судьбу себе на погибель.
Жихарь остановился у ворот, отогнал грозным оком стражников, легко потянул ворота на себя, отчего балка-засов с другой стороны с сухим треском переломилась. Богатырь поочередно снял обе створки с петель, оттащил в стороны и бережно прислонил к столбам-вереям.
Путь в Столенград был открыт.
Князь Жупел давно надоел всем хуже горькой редьки, но все не выпадало многоборцам случая с ним посчитаться. А теперь за Жихарем потянулись какие-то неведомые подзаборные молодцы, они начали кричать про князя всякие гадкие, но правдивые слова. Потом и остальной народ услышал в себе силы великие, обиду лютую, ярость благородную, гнев праведный и прочие полагающиеся при мятеже и смуте чувства.
Сразу, не дожидаясь, чем закончится толковище с князем, принялись за спиной
Жихаря грабить богатые терема.
Князь Жупел без толку метался по своей светлице. Самый лучший его боец – варяг Нурдаль Кожаный Мешок – незадолго до этого убрался в северные свои свояси, не простившись и даже не спросив положенного жалованья. Слуги, один за другим посылаемые Жупелом за дружиной, назад не возвращались, и никто не мог доложить владыке, что верная дружина уже давно покинула город и расположилась под речным берегом, на всякий случай ладя плоты для бегства. Дружина ведь тоже перед Жихарем провинилась – мало того, что никто не заступился за боевого товарища, так еще сами же его повязали и в Яму кинули на верную смерть.
Место старого варяга близ князя занял другой пришлый вояка – Дерижора, по прозвищу Подержи Мой Тулуп. Детина был здоровый, дородный, чернобородый и черноглазый, он пришел на службу из далекого приморского города, где, видно, здорово провинился перед властями. Дерижора никого не боялся, был весел и шумлив, людей сильно не обижал, но в переулке после заката было ему лучше не попадаться: оставит без всего да еще пошутит про это. На щите этого чуженина изображен был родовой знак: в лазоревом поле семь сорок. Должно быть, по причине болтливости.
Про Жихаря Дерижора только слышал слыхом, но рассказам не верил, поскольку и сам был горазд на выдумки. Когда у княжьего крыльца поднялся шум, Дерижора нехотя встал с лежанки, велел напарнику подержать тулуп и вразвалочку вышел на крыльцо.
Богатыри долго стояли друг против друга – один наверху, другой внизу. Потом
Дерижора все-таки сошел вниз – ему мечталось поскорее покончить с этой
докукой и вернуться на лежанку досматривать сон о родном городе с
белокаменной лестницей до самого моря. Но даже на земле превышал он Жихаря
– Ты Соломону Давидычу не родня приходишься? – спросил Жихарь. – А то похож. Не дело выйдет, если я тебя обижу: мы с премудрым царем из одного котелка ели, одним плащом укрывались.
– Делай ноги, – посоветовал Дерижора. – А то будет такое, шо это немыслимо.
Ой, шо будет, шо будет!
– А что будет? – удивился богатырь.
– А станут тебя повсюду искать, да не найдут, и мамочка заплачет…
– Не родня, – решил Жихарь. – Тот был премудрый, а ты, гляжу, преглупый. За
чужого дядю голову подставляешь. Дай пути, не доводи до худого.
– Лучше сделай так, шоб я тебя не видел, – сказал Дерижора Подержи Мой Тулуп.
– А, это можно,– охотно согласился Жихарь. Он за спиной соорудил из указательного и безымянного пальцев нехитрую рогульку и рогулькой этой ткнул княжьему заступнику в черные печальные глаза.
Дерижора возопил и схватился руками за лицо.
– Глаз не бабья снасть, проморгается, – утешил его богатырь, потом легонько
плечом устранил с пути и побежал в терем.
На лестнице никакой стражи не было вовсе, и в княжескую светлицу богатырь ворвался невозбранно, но тут в нос ему шибанула страшная вонь, будто не ко владыке Многоборья Жихарь пожаловал, а в несчастное село, где погуляла Коровья Смерть.
Глаз не бабья снасть проморгается
(«Там, где нас нет» #2)
Не упускайте случая делать добро — если это не грозит вам большим ущербом. Не упускайте случая выпить — ни при каких обстоятельствах.
Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?
От всего богатства осталась одна монетка, да и та с утра начала вести себя как-то странно.
— Вот оно что! — догадался Жихарь. — Деньга сама на ребро становится — в кабак торопится! Нужно за ней спешить, чтобы не чужой человек пропил.
Не зря слово «кабак» читается и пишется в обе стороны одинаково: попасть туда несложно, а выйти нелегко.
. Богатырь вернулся в родное Многоборье к осени, когда собирают урожай, ставят медовуху и учиняют свадьбы. Далеко впереди него бежала грозная слава победителя, разорителя и полководца. Славу разносили совершенно за бесплатно и говорящие птицы, и немногословные бродяги, и добросовестные лазутчики, и безответственные болтуны, и базарные торговки, и заслуживающие всяческого доверия мудрецы.
Потому что возвращался не прежний рыжий Жихарка, ввергнутый жестоким князем Жупелом в Бессудную Яму за дерзость, а овеянный легендами Джихар Многоборец, прошедший с боями и драками чужие земли, достигший пределов света и там покоривший своей воле Мирового Змея. Знато было уже и о том, какое позорное поражение нанес богатырь самому Мироеду, какой страшной ценой добыл он Полуденную Росу и каким образом сделался преемником Святогоровой силы.
Рассказывали громким шепотом и о соратниках ужасного Джихара — королевиче Яр-Туре и Чайной Страны человеке Лю, которые были непобедимыми воинами и умелыми чародеями. Их в Столенграде почему-то особенно опасались — люди пришлые, им чужая жизнь дешевле грошика. А когда вспоминали петуха Будимира, то тут же прикусывали языки и тыкали пальцами в самое солнышко.
Князь Жупел на вид общим страхам не поддавался, велел рубить в лесах засеки, ставить на дорогах заставы, сооружать ложные постоялые дворы с ядовитой брагой. Начали наспех возводить вокруг Столенграда новый частокол, мысля успеть до прихода непобедимого воинства.
Но богатырь вернулся один.
Джихар Многоборец благополучно миновал все пакостные засады, поскольку шел не прямоезжей дорогой, а по известным ему с детства лесным тропам, и внезапным было его появление перед городскими воротами.
Оттого что был Жихарь один, стало еще страшнее.
И шел он босиком, перебросив связанные сапоги через плечо.
И песню пел он лютую, вгонявшую в холодный пот:
Гуси-лебеди летели, Кулика уесть хотели. Не уешьте кулика Кулик бедный сирота.
Скоро все узнанают в школе, Как несчастный тот кулик Вопреки враждебной воле Стал разумен и велик.
И теперь он лебедей Не считает за людей, Он врагов, как траву, валит Да свое болото хвалит:
«Здравствуй, милое болото! Я вернулся из полета, Видел горы и леса, Ерунду и чудеса.
Славен силой молодецкой, Всюду лез я на рожон. Видел берег я турецкий, Только мне он не нужон.
Бил я крупну дичь и мелку, Бил иные племена. Видел Африку-земельку И она мне не нужна!
А нужна моя трясина. Так встречай родного сына! Ты у нас ведь хоть куда Не земля и не вода.
Здравствуй, древняя лягушка Бедной юности моей. Выпьем с горя! Где же кружка? Кто разбил ее, злодей?
Я ему, тому злодею, Буду долго мылить шею, И с набитою сумой Ворочуся я домой.
После нового рожденья Я вернулся полон сил. Тот не знает наслажденья, Кто врагу не отомстил!»
Даже ежу было понятно, что в первых строках своей песни герой сравнивает себя с куликом, а под гусями-лебедями подразумевает многочисленных врагов и недоброжелателей. Поэтому еж встревожился и поспешил убраться с дороги.
Стражники-привратники потом приврали, что пытались пришельца сечь мечами и колоть копьями, но мечи об него ломались, а копья отскакивали.
На самом деле никто на такое не отважился — ведь богатырь был вовсе без оружия. Стало быть, охраняют его такие сильные чары, что лучше уж не пытать судьбу себе на погибель.
Жихарь остановился у ворот, отогнал грозным оком стражников, легко потянул ворота на себя, отчего балка-засов с другой стороны с сухим треском переломилась. Богатырь поочередно снял обе створки с петель, оттащил в стороны и бережно прислонил к столбам-вереям.
Путь в Столенград был открыт.
Князь Жупел давно надоел всем хуже горькой редьки, но все не выпадало многоборцам случая с ним посчитаться. А теперь за Жихарем потянулись какие-то неведомые подзаборные молодцы, они начали кричать про князя всякие гадкие, но правдивые слова. Потом и остальной народ услышал в себе силы великие, обиду лютую, ярость благородную, гнев праведный и прочие полагающиеся при мятеже и смуте чувства.
Сразу, не дожидаясь, чем закончится толковище с князем, принялись за спиной Жихаря грабить богатые терема.
Князь Жупел без толку метался по своей светлице. Самый лучший его боец варяг Нурдаль Кожаный Мешок — незадолго до этого убрался в северные свои свояси, не простившись и даже не спросив положенного жалованья. Слуги, один за другим посылаемые Жупелом за дружиной, назад не возвращались, и никто не мог доложить владыке, что верная дружина уже давно покинула город и расположилась под речным берегом, на всякий случай ладя плоты для бегства. Дружина ведь тоже перед Жихарем провинилась — мало того, что никто не заступился за боевого товарища, так еще сами же его повязали и в Яму кинули на верную смерть.
Место старого варяга близ князя занял другой пришлый вояка — Дерижора, по прозвищу Подержи Мой Тулуп. Детина был здоровый, дородный, чернобородый и черноглазый, он пришел на службу из далекого приморского города, где, видно, здорово провинился перед властями. Дерижора никого не боялся, был весел и шумлив, людей сильно не обижал, но в переулке после заката было ему лучше не попадаться: оставит без всего да еще пошутит про это. На щите этого чуженина изображен был родовой знак: в лазоревом поле семь сорок. Должно быть, по причине болтливости.
Про Жихаря Дерижора только слышал слыхом, но рассказам не верил, поскольку и сам был горазд на выдумки. Когда у княжьего крыльца поднялся шум, Дерижора нехотя встал с лежанки, велел напарнику подержать тулуп и вразвалочку вышел на крыльцо.
Богатыри долго стояли друг против друга — один наверху, другой внизу. Потом Дерижора все-таки сошел вниз — ему мечталось поскорее покончить с этой докукой и вернуться на лежанку досматривать сон о родном городе с белокаменной лестницей до самого моря. Но даже на земле превышал он Жихаря на голову.
— Ты Соломону Давидычу не родня приходишься? — спросил Жихарь. — А то похож. Не дело выйдет, если я тебя обижу: мы с премудрым царем из одного котелка ели, одним плащом укрывались.
— Делай ноги, — посоветовал Дерижора. — А то будет такое, шо это немыслимо. Ой, шо будет, шо будет!
— А что будет? — удивился богатырь.
— А станут тебя повсюду искать, да не найдут, и мамочка заплачет.
— Не родня, — решил Жихарь. — Тот был премудрый, а ты, гляжу, преглупый. За чужого дядю голову подставляешь. Дай пути, не доводи до худого.
— Лучше сделай так, шоб я тебя не видел, — сказал Дерижора Подержи Мой Тулуп.
— А, это можно,- охотно согласился Жихарь. Он за спиной соорудил из указательного и безымянного пальцев нехитрую рогульку и рогулькой этой ткнул княжьему заступнику в черные печальные глаза.
Дерижора возопил и схватился руками за лицо.
— Глаз не бабья снасть, проморгается, — утешил его богатырь, потом легонько плечом устранил с пути и побежал в терем.
На лестнице никакой стражи не было вовсе, и в княжескую светлицу богатырь ворвался невозбранно, но тут в нос ему шибанула страшная вонь, будто не ко владыке Многоборья Жихарь пожаловал, а в несчастное село, где погуляла Коровья Смерть.