Сцены из лирической комедии «Медвежья охота»

Примечания

Печатается по Ст 1873, т. II, ч. 4, с. 187—216.

Впервые опубликовано: ОЗ, 1868, No 9, с. 1—16, с заглавием: «Три сцены из лирической комедии «Медвежья охота»», подписью: «Н. Некрасов» и датой: «Весна 1867 года. Париж и Флоренция».

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1869, ч. 4, с заглавием: «Медвежья охота» (на шмуцтитуле — «Сцены из лирической комедии «Медвежья охота» (1867)») и той же датой, что и в ОЗ (в оглавлении: «Из «Медвежьей охоты»: 1) Сцены, 2) Песня о труде, 3) Песня Любы») (перепечатано: Ст 1873, т. II, ч. 4, с тем же заглавием и той же датой).

Обильный рукописный материал, связанный с работой над комедией, можно разделить на три группы: 1) ранняя редакция (с относящимися к ней набросками и вариантами); 2) варианты сцен, опубликованных автором (с относящимися к ним набросками); 3) отдельные наброски и записи.

Незавершенная рукопись ранней редакции (из собрания В. Е. Евгеньева-Максимова), чернилами, перед текстом, карандашом, заглавие: «Как убить вечер. Сцены»; на титульном листе, рукой А. А. Буткевич: «Медвежья охота»; в конце рукописи неизвестной рукой это заглавие повторено,— ИРЛИ, Р. I, оп. 20, No 39, л. 1—29. Автограф черновой, с довольно значительной правкой, не устранены повторения, противоречия, разнобой в именах персонажей. Так, князь Воехотский окончательной редакции именуется то Сухаревым, то Сухотиным, а иногда Саб. (Сабуровым?), Бар. и Б. (Барином или Бароном?); Лесничий — Цуриковым, Трушиным и Душиным; Окладчик — Сергеем Макаровым, Кондратьевым и Кондыревым (в окончательной редакции — Савелий); Посланник — немцем (в окончательной редакции — барон фон дер Гребен), Миша Воинов — Труницким, Пальцов окончательной редакции — то Остроуховым, то Осташевым. Нумерация страниц отсутствует.

Текст ранней редакции был реконструирован составителями т. IV ПСС, руководствовавшимися принципом возможно более полного использования автографа «на основе сохранения внутреннего единства произведения и учета авторских указаний (вычерки, вставки и пр.)» (ПСС, т. IV, с. 648). Предложенная составителями последовательность сцен не может быть признана окончательной, но тем не менее представляется достаточно обоснованной и поэтому принята в настоящем издании.

В ранней редакции две части (или два действия) — первое, в котором сталкиваются друг с другом высокопоставленные и богатые господа, приехавшие на охоту, и крестьяне, участвующие в этой охоте, и второе, где с теми же господами знакомится новое лицо — молоденькая девушка Люба Тарусина, мечтающая стать актрисой: услышав об их приезде, она приходит к ним, чтобы попросить помочь устроиться на сцену, в театр.

Перекличка сюжетной линии Любы с черновыми драматическими фрагментами под заглавием » » (1855—1856) (см.: наст. изд., т. VI) и непосредственно связанным с ними стихотворным наброском «Так говорила актриса отставная» (наст. изд., т. II, с. 21) позволяет сделать некоторые предположения о содержании этой части драмы. Очевидно, в судьбе матери Любы роковую роль сыграла ее связь в молодости с князем Сухотиным. Может быть, и сама Люба — плод этой связи. Знакомство Любы с важными господами должно было привести, по-видимому, к столкновению старшей и младшей Тарусиных с князем Сухотиным. О дальнейшем развитии этой линии судить трудно. Ясно лишь, что намечается новый сюжет, давно волновавший Некрасова,— трагическая судьба русской актрисы (см. его стихотворение «Памяти ой» (1855) — наст. изд., т. I, с. 146—148).

В состав рукописи, наряду с отдельными сценами, объединявшимися первоначальным заглавием «Как убить вечер», входят наброски диалога Миши и Остроухова, связанные как с этими сценами, так и с теми, которые впоследствии составили текст опубликованной автором части замысла. Ряд набросков и заметок, так или иначе относящихся к замыслу «Медвежьей охоты»,— ИРЛИ, P. I, оп. 20, No 40, л. 1-16; ф. 203, No 1, л. 1-4. Там же (P. I, оп. 20, No 41, л. 1—14) копия рукой А. А. Буткевич, снятая с наиболее законченных листов рукописи.

Наряду со стихотворными и прозаическими набросками и заметками, связь которых с «Медвежьей охотой» более или менее прослеживается, в рукописях имеется немало и таких конспективных записей «для памяти», которые даже не всегда могут быть расшифрованы. Разумеется, здесь могли оказаться и записи для других произведений. Образ «славянофила-католика», например (см.: Другие редакции и варианты, с. 292), появится в поэме «Недавнее время», а заметка «Юбилей за 50 лет бездействия» ведет к первой части поэмы «Современники», где высмеяны подобные юбилеи, что, конечно, не означает, что обе темы не могли первоначально предназначаться для «Медвежьей охоты». Во всяком случае, ни об одной из этих и им подобных заметок нельзя с уверенностью сказать, что они не имеют отношения к комментируемому замыслу. Поэтому все они приводятся в разделе «Другие редакции и варианты» (с. 291—293). Исключение составляют лишь пометы сугубо рабочего характера, вроде: «Перебрать «Современник» и составить список моих стихот юмористич «; «Говорят, что счастье наше скользко и проч. Что новый год, то новый шум (sic!)». Некоторые из заметок свидетельствуют о намерении коснуться весьма острых тем: «Анекдоты о помещике, бравшем по 40 р. за хлеб и проч.»; «Об импер «; «В Витебской губернии люди — лошади».

Наборная рукопись со значительной правкой, указаниями наборщикам и следами типографской краски — ГБЛ, ф. 195, оп. 1, М. 5749, л. 1—17. Заглавие: «Три сцены из комедии «Медвежья охота»». Над текстом помета Некрасова: «»Отеч зап «, No 5. Отд. 1-е». После ст. 511 дата: «2—4. Март». Под текстом дата: «[Март] Весна 1867 года. Париж и Флоренция» и подпись: «Н. Некрасов». Рукопись скомпонована из отдельных листов, причем некоторые листы, очевидно, вынуты из ранней редакции («Как убить вечер»).

Многие рукописные материалы комедии неоднократно публиковались. Так, ранняя редакция («Как убить вечер») впервые опубликована К. И. Чуковским: РСл, 1913, 23 дек., 1914, 24 янв. (не полностью и в иной последовательности сцен, чем в настоящем томе), в таком виде перепечатывалась в следующих изданиях: Некрасовский сборник. Под ред. К. И. Чуковского и В. Е. Евгеньева-Максимова. Пгр., 1922; Чуковский К. Некрасов. Статьи и материалы. Л., 1926; Некрасов Н. А. «Топкий человек» и другие неизданные произведения. М., 1928. В собрание сочинений (в качестве самостоятельной пьесы «Как убить вечер») впервые включена: ПСС, т. IV, с. 214—240 (перепечатана с уточнениями и дополнениями в ПССт, 1967, т. II, с. 508—545). Черновые наброски и заметки, не вошедшие в ПСС, опубликованы в кн.: Гин, с. 262—287.

Отдельное четверостишие, вариант ст. 130—133 (см.: Другие редакции и варианты, с. 290—291), сообщено в письме В. П. Боткина к А. А. Фету от 20 апреля 1865 г. (см.: Фет А. А. Мои воспоминания, т. II. М., 1890, с. 64—65). Печатается по этому изданию. Несколько ранних редакций и отдельных набросков, связанных с замыслом «Медвежьей охоты», было опубликовано в примечаниях К. И. Чуковского в ПССт 1934—1937, т. II, с. 821—825, по рукописному источнику, местонахождение которого в настоящее время неизвестно. Среди них — два наброска, отсутствующие в доступных нам рукописях. Печатаются по названному изданию.

В процессе работы в текст лирической комедии включались стихотворения и строки, созданные ранее, вне связи с данным замыслом. Так, ст. 496—503 перенесены из созданного в 1855—1856 гг., но не опубликованного автором стихотворения «Еще скончался честный человек. » (см.: наст. изд., т. I, с. 169). На одном из листов рукописей «Медвежьей охоты» — ранняя редакция стихотворения «Свобода» (1861), без заглавия; очевидно, эти строки должны были быть включены в один из монологов героев пьесы. Отдельное стихотворение под заглавием «Молодому поколению» («Господь с тобой! бросайся прямо в пламя. «) (ИРЛИ, ф. 203, No 1, л. 3) с небольшим изменением вошло в один из монологов Миши (ст. 395—402). С другой стороны, некоторые тексты, прежде входившие в «Медвежью охоту», выделены, оформлены и опубликованы автором в качестве самостоятельных произведений. Так, стихотворение «Молодые» (одна из «Песен» 1866 г.) в первоначальной редакции (без заглавия) входило в состав какого-то монолога одного из героев, соединяясь с ним стихом «Я знаю обитателей селенья» (ИРЛИ, P. I, оп. 20, No 40, л. 6 об.). В монолог Миши входили стихи, опубликованные Некрасовым под заглавием «Человек сороковых годов». Вполне самостоятельными стихотворениями, хотя и с указанием на связь с «Медвежьей охотой», суждено было стать «Песне о труде» и «Песне Любы» («Отпусти меня, родная. «). О связи с комментируемым замыслом стихотворения «Перед зеркалом» см. ниже, с. 401—402.

Лирическая комедия создавалась в сложных условиях пеак дни, террора после неудавшегося покушения студента Д. Каракозова на Александра II (4 апреля 1866 г.), когда страх и паника охватили различные слои русского общества. Некрасов, опасаясь за «Современник», самый лучший, самый радикальный журнал тех лет, предпринимает отчаянную попытку спасти свое любимое детище и произносит в Английском клубе мадригал в честь Муравьева Вешателя. Шаг оказался напрасным — «Современник» спасти не удалось, а на Некрасова посыпались упреки и слева и справа: Друзья упрекали в измене, а враги бешено травили неугодного поэта. Но самым мучительным был его собственный беспощадный суд над собой (см. стихотворения «Ликует враг, молчит в недоуменье. «, «Умру я скоро. Жалкое наследство. «, «Зачем меня на части рвете. » и комментарии к ним — наст. изд., т. II, с 246, 429—430; наст. том, с. 40—41, 44—45 и 406—408, 410-411).

При этом в стихотворениях личное перерастало в социальное, думы о себе — в думы о России и доминирующим становилось острое чувство вины, ответственности и долга перед народом. Этот психологический источник поэзии Некрасова всегда давал себя знать, но особенно остро в кризисных ситуациях. Подобные мотивы присутствуют и в комментируемом произведении — на сравнительно поздних стадиях работы (см. наброски после ст. 216 — «Когда писатель наш любимый Внезапно глупость сочинит. » — и связанные с ними: Другие редакции и варианты, с. 287). Напряженно работает поэт над этим фрагментом, создает несколько вариантов и в конце концов все-таки отбрасывает его: слишком явно звучит здесь личная боль. В окончательном тексте остается лишь общезначимое, близкое автору как человеку, озабоченному судьбами своей Родины (отсюда лиризм, пронизывающий всю комедию), а личное, субъективное всячески приглушается (ст. 183—202).

Анализ всех имеющихся рукописей и печатных текстов убеждает, что мы имеем дело с замыслом широкого, многопланового произведения, разраставшегося по мере продвижения вперед. В основе «драмы для чтения» (центральная лирическая тема) — раздумья о судьбах русского освободительного движения, об исторической миссии русской прогрессивной интеллигенции, о традициях, на которые опирается современная поэту демократическая общественность, о связи поколений 1840-х и 1860-х гг., о гражданском мужестве и доблести в условиях реакции. И все это объединяется стремлением найти выход к настоящему делу для себя и людей своего поколения. Такого глубокого и всестороннего смотра судеб и ресурсов русского освободительного движения, передовой русской интеллигенции не было в творчестве Некрасова ни до, ни после этого произведения.

Как всегда у Некрасова, исходный пункт всех его необычайно острых и мучительных размышлений — народ, его положение, взаимоотношения с привилегированными слоями общества (сцены ранней редакции). В общую картину вплетаются образы и судьбы людей «молодого поколения», лучших представителей демократической интеллигенции (Лесничий, Люба Тарусина, Белинский, Грановский, Гоголь). Драма обычного типа едва ли могла вместить все богатство и многообразие намечающейся проблематики. И сюжет, связанный с именем Любы, долгое время считавшийся основным сюжетом «Медвежьей охоты», не мог быть таковым, как бы ни было велико его значение.

Перед смертью на полях своего экземпляра опубликованных сцен Некрасов написал: «Несколько раз я принимался окончить эту пьесу, которой содержание само по себе интересно, и пе мог — скука брала. Вообще свойство мое таково: как только сказал, что особенно занимало, что казалось важным и полезным, так и довольно, скучно досказывать басню. Если найду время, расскажу прозой с приведением отрывков» (Ст 1879, т. IV, с. LXXV—LXXVI).

О том, что «особенно занимало» автора, дают представление наиболее значительные монологи на общественные темы, составляющие основное содержание печатных сцен. Судьба Любы, народные сцены, другие сюжеты и судьбы, видимо, должны были войти в текст в качество художественных иллюстраций, на которые опираются рассуждения героев. «Драма для чтения» приобретала характер пьесы-обозрения, близкой по типу художественно-публицистическому обозрению, хорошо известному в демократической беллетристике 1860—1870-х гг. (М. Е. Салтыков-Щедрин, Г. И. Успенский, писатели-народники) и в поэзии Некрасова (номерной цикл сатир, «Современники», «Кому на Руси жить хорошо» и др.).

Изучение творческой истории замысла дает возможность понять, почему он остался незавершенным. Дело, очевидно, не только и не столько в том, что «скучно досказывать басню». Лирическая комедия, «драма для чтения» оказалась слишком тесной площадкой для намечавшегося содержания: Некрасов двигается здесь к чему-то среднему между обозрением и «драмой для чтения». Однако совместить то и другое нелегко: первоначальный замысел, не выдержав наплыва разных тем, сюжетов и образов, начинает трещать по швам: содержание приходит в непримиримое противоречие с формой,— противоречие, творчески неразрешимое при данных обстоятельствах. Решать его следовало в иных жанровых рамках. С другой стороны, Некрасов не мог не отдавать себе отчета в том, что ему не удастся выразить все, что тогда его волновало, как по причинам внутреннего, субъективного характера (слишком тесная связь его мучительных размышлений с собственным ложным шагом после выстрела Каракозова), так и внешнего, цензурного. В частности, видимо, по соображениям автоцензуры не попадает в печатный текст продолжение монолога Миши (см.: Другие редакции и варианты, с. 281—284), касающееся дорогих автору острых, значительных вопросов. Некрасов прекращает работу над лирической комедией, подготовив для печати три сцены, включившие в себя то, что представлялось поэту возможным из наиболее «важного и полезного».

В этом смысле оглядка на исторический опыт близкого прошлого (1840-е гг.), проблема традиций освободительного движения приобретали особую остроту. Тогда, в 1840-е гг., нашлись два-три человека, «вынесшие» на своих плечах все поколение. Найдутся ли такие богатыри теперь? Кто спасет честь нынешнего поколения? Шестидесятники не были одиночками, однако еще не могли опереться на широкое демократическое народное движение, отсутствие которого особенно давало себя знать в условиях реакции и террора после выстрела Каракозова, Отсюда проходящая через всю драму тема поисков здоровых сил, на которые можно опереться, с которыми можно объединиться.

С этим связана важнейшая особенность общественно-политической позиции поэта того времени — попытка пересмотреть отношение к российскому либерализму, к людям 1840-х гг., стремление защитить их от слишком горячих нападок «молодого поколения», призывы «но пятнать» тех, «кто твое держал когда-то знамя». Строки, о которых идет речь, могут быть поняты лишь в контексте исканий поэта тех лет, поэтому он их опубликовал не в качестве отдельного стихотворения («Молодому поколению»), а включил в один из монологов Миши. Взглядам и настроениям автора вполне соответствуют слова Миши:

Не предали они — они устали
Свой крест нести,
Покинул их дух Гнева и Печали
На полпути.

Впоследствии эти стихи воспринимались и переосмыслялись иронически, но в контексте «Медвежьей охоты» они свободны от какого-либо налета иронии. Голос автора звучит и в другом монологе, не включенном в окончательный текст:

Ведь если ты таких как я бракуешь,
Откуда же людей ты навербуешь,
Чтоб новые порядки водворять?
Мы все такие — лучше негде взять!

В этих словах — ключ к объяснению позиции Некрасова: время и обстоятельства обусловливали поиски новых союзников. В окончательном тексте характеристика российского либерализма выглядит гораздо более сдержанной, и все-таки такой высокой оценки его исторической роли ни до, ни после «Медвежьей охоты» у Некрасова не было. Понять ее можно лишь с точки зрения тех поисков социальной опоры в сложных условиях второй половины 1860-х гг., о которых только что упоминалось (подробнее см. в упомянутой книге М. М. Тина).

Становится ясной, таким образом, и некоторая противоречивость образа Миши в комедии. Прототипом его послужил известный библиограф и библиофил М. Н. Лонгинов (1823—1875), в 1850-е гг. близкий Некрасову и кругу «Современника», впоследствии сотрудник катковских изданий, а с 1871 г. начальник Главного управления по делам печати, т. е. глава русской цензуры, проявивший себя на этом посту явным мракобесом. В литературных кругах он был известен страстью к сочинению порнографических («не для дам») стишков «во вкусе Баркова». Однако связь с прототипом ощущается только в ранней редакции, а в «Сценах» печатного текста Миша — рупор самых сокровенных и самых дорогих автору идей: в его уста вкладываются благоговейные воспоминания о Белинском и Грановском, проникновенные строки о «глубоких муках» «души живой и благородной», способной, не страдая личным горем, «плакать честными слезами». Здесь, очевидно, налицо не преодоленные до конца противоречия между разными редакциями (см. об этом: Гин М. М. Эволюция замысла «Медвежья охота» и духовная драма Некрасова 1866—1867 гг. — Некр. сб., VII, с. 35—46).

Обращает на себя внимание и стремление автора как-то противопоставить ту часть либеральной интеллигенции, которая сохранила верность заветам 1840-х гг. и способность к деятельности,— «либералам-идеалистам», «диалектикам обаятельным». О глубине и достоверности немногих строк, рисующих этот социально-психологический тип (ст. 337—376), косвенно может свидетельствовать сопоставление его с одним из самых значительных образов романа Достоевского «Бесы» (1871) — Степаном Трофимовичем Верховенским. Резко расходясь с Некрасовым в оценке исторической роли людей 1840-х гг., Достоевский создает образ, вполне соответствующий некрасовскому «диалектику обаятельному», при этом цитаты из Некрасова проходят через весь роман (см.: Гин М. Достоевский и Некрасов. —Север, 1971, No 11, с. 121—122).

Анализ движения замысла помогает уточнить датировку лирической комедии. Наиболее ранняя из авторских дат — примечание к одному из монологов Миши, первоначально предназначавшемуся для пятой сцены журнального текста: «Писано в феврале 1867 года». Ранняя редакция («Как убить вечер») возникла, конечно, до этого. Одно из стихотворений, сначала входивших в «Медвежью охоту» и затем выделенных из нее,— песня «Молодые» — датировано автором 1866 г. (более ранние стихотворения, намечавшиеся к включению в «Медвежью охоту»,— «Еще скончался честный человек. » (1855—1856) и «Свобода» (1861) — создавались, очевидно, вне связи с данным замыслом). Следовательно, работа над «Медвежьей охотой» велась и в 1866 г. При этом ранняя редакция свободна от печати настроений, связанных с выстрелом Каракозова и так называемой «Муравьевской историей». Может быть, она писалась до этих событий, но, по-видимому, все-таки не ранее 1866 г. Окончание работы определяется в соответствии с авторской датой под текстом опубликованных сцен — «Весна 1867 года»,— что, однако, не исключает некоторой доработки и правки в процессе подготовки рукописи к печати весною следующего, 1868 г.

Авторская помета на наборной рукописи свидетельствует, что первоначально три сцены предназначались для майского номера (No 5) «Отечественных записок» 1868 г. Из письма М. А. Маркович к Некрасову, отправленного около 9 мая 1868 г., видно, что к этому времени они уже были отпечатаны: «Мне очень жаль, что «Медвежья охота» не помещена. Если можете, то пришлите мне оттиск» (ЛН, т. 51—52, с. 382). На существенную деталь обратил внимание В. Э. Вацуро. На листе журнального текста сцен сигнатура «т. CLXXVIII — Отд. 1» (в этом томе No 5—6), печатный лист No 9 «Отечественных записок» имеет сигнатуру «т. CLXXX» (в этом томе No 9—10). Следовательно, «сцены были набраны для майского номера ОЗ; уже отпечатанный лист был оттуда вынут и вклеен в начало No 9» (ПССт 1967, т. II, с. 639) — все это по причине, очевидно, цензурного порядка (см.: Гаркави, 1966, с. 117). Дата выпуска в свет No 5 «Отечественных записок» — 15 мая. Впоследствии к работе над «Медвежьей охотой» поэт не возвращался.

Во время обсуждения No 9 «Отечественных записок» на заседании Совета Главного управления по делам печати председательствующий М. Н. Похвиснев заявил, что «Медвежья охота» Некрасова «заслуживает большого внимания по крайне резкому и легкомысленному осуждению целого периода нашей общественной жизни и именно близкого к нам времени, которое автор дозволяет себе называть позорным»» (цит. по: Боград В. Э. Журнал «Отечественные записки». 1868—1884. Указатель содержания. М., 1971, с. 372). К этому мнению в сущности присоединился и цензор Н. Е. Лебедев в докладе о направлении «Отечественных записок» за 1868—1869 гг.: «В этой пьесе преданы осмеянию молодые бюрократы, представленные людьми формы и слова, а не дела: в ней весьма неуместно, между прочим, описание времени 40-х годов, в которое будто бы приходилось всякому мыслящему человеку задыхаться от невыносимого гнета» (там же, с. 373).

Значение этого крупного замысла трудно переоценить: он не только знакомит со сложными и напряженными исканиями поэта в годы кризиса, пережитого им во второй половине 1860-х гг., но и дает наглядное представление о разрешении его. Это произведение предваряет и открывает последний период творческого пути Некрасова — поэзию 1870-х гг.

временем родному краю Готовятся. — Еще резче в одном из первоначальных вариантов: «. люди, [проводившие свой век В гостиных, в ресторанах, в бардаках Администраторами] стали!» (см.: Другие редакции и варианты, с. 267). Вопрос о том, где проходят школу «государственной мудрости» будущие администраторы, был весьма актуален, в частности он не раз привлекал внимание М. Е. Салтыкова-Щедрина («Господа ташкентцы», «Помпадуры и помпадурши»).

Ни от начитанных глупцов, Лакеев мыслей благородных! — Как установил Б. Я. Бухштаб, эти стихи с незначительным изменением заимствованы у Н. А. Добролюбова (см.: Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч., т. VI. М., 1933, с. XIII). Ср.: Другие редакции и варианты, с. 290—291.

И покидается боец Почти один на полдороге. — Очевидно, перекличка с поэмой Т. Г. Шевченко «Три лiта»: «I кидають на розпуттi слiпого калiку» (Шевченко Т. Кобзар. Киiв, 1957, с. 301).

. сам Гомер Не смел Омиром называться.— Явное недоразумение. Гомер не смел называться именно Гомером: в 1852 г. министр просвещения П. А. Ширинский-Шихматов потребовал отмены произношения греческих слов «по Эразму» (Гомер вместо Омир) как не соответствующего традиции церкви и богословской литературы (см.: Горнфельд А. Г. Омир и Гомер (примечание к Некрасову). —Резец, 1939, No 6, с. 21).

. его Прозвали «лишним». — В одном из вариантов: «. его Тургенев лишним называл. » (см.: Другие редакции и варианты, с. 277, вариант к ст. 326—336). Термин «лишний человек» впервые появился в повести И. С. Тургенева «Дневник лишнего человека» (1849).

На взгляд глупцов казался переменчив. — Напряженные идейно-философские искания Белинского, не раз прямо и открыто отказывавшегося от своих оценок и взглядов, если он убеждался в их ошибочности, вызывали упреки в «непостоянстве» и «изменчивости», особенно со стороны С. П. Шевырева. Несостоятельность подобных нападок была убедительно показана Н. Г. Чернышевским в «Очерках гоголевского периода русской литературы».